Что такое мораль, простыми словами? Краткое определение этого понятия

Мораль — что это такое простыми словами?

Краткое определение

Слово «мораль» известно многим с самого детства. Еще до того, как ребенок слышит сам этот термин, он уже обучается соблюдать моральные нормы. Его учат, как вести себя, чтобы вписываться в общество, не вредить себе и другим.

Если кратко, мораль — это принятые членами социума правила, обязательные для соблюдения. Простыми словами, мораль – это правила, которые отражают нравственный уровень общества. Также из этих правил вытекают и нормы поведения, в соответствии с которыми членам социума следует себя вести.

Более широкое определение этого понятия восходит еще к античной эпохе. Мораль у древних римлян – это самые общие представления о том, что такое добро и зло, правильное и неправильное, честное и нечестное.

Мораль

Что такое хорошо в понимании древних греков и римлян

Рассказывает Андрей Россиус

Здравствуйте! Я редактор сайта Arzamas Ирина Калитеевская, и мы начинаем седьмую лекцию из курса, посвященного культуре античности. Как вы только что услышали, люди, читающие басни древнегреческого поэта Эзопа, не всегда могут понять, какую именно мораль он имел в виду. Конечно, в Античности это проблем ни у кого не вызывало — а значит, наши представления о добре и зле с тех пор довольно сильно изменились. Для того чтобы разобраться, как представляли себе хорошего человека обычные древние греки и древние римляне, мы обратились к Андрею Россиусу — доктору филологических наук, специалисту по античной философии.

Обе великие классические культуры дают нам достаточный материал для того, чтобы изучить два вида нравственных представлений, весьма несхожих между собой, которые, однако, еще сильнее отличаются от привычного нам уклада, находящегося под безусловным влиянием двухтысячелетней истории христи­анства. Греческая философия создала главнейшие и великие этические учения; само понятие «этика» как отдельный вид теоретической мысли — это создание греков, прежде всего Аристотеля, и сам термин «этика», то есть учение о нрав­ственной философии, принадлежит Аристотелю.

Аристотель. Римская мраморная копия с греческого бронзового оригинала работы Лисиппа около 330-х годов до н. э. Museo nazionale romano di palazzo Altemps; Wikimedia Commons
Уже начиная с Сократа мы наблюдаем рационализацию этических пред­ставле­ний. Сократ полностью интеллектуализировал эту сферу, и его знаменитые этические парадоксы — в частности, о том, что никто не может желать зла или творить зло добровольно — содержат в себе именно интел­лектуалистическое начало. Еще дальше пошел в этом направлении Платон, который доказывал, что благо может быть только абсолютным и поэтому нет никакой разницы между благом индивидуальным и благом вообще; поэтому вопрос о ценно­стях — ключевой вопрос этики — решается им в таком универ­салистском пла­не. Аристотель в гораздо более гибкой этической мысли создает эвдемонисти­че­скую этику  Эвдемонизм

(от греч. eudaimonia — «счастье») — этическое направление, согласно которому смысл человеческой жизни заключается в стремлении к достижению счастья., которая учит человека тому, каким образом достичь счастья, и показывает, что, при всех различиях в понимании счастья между людьми разной степени подготовленности и интеллек­туального совершенства, можно установить некую иерархию и высшая степень счастья достигается тем, кто сумел достичь успеха в созерцательной жизни, в жизни, посвященной знанию. Стоики создают свое этическое учение вокруг пред­ставления о долге, о нрав­ственно должном. Эпикурейцам прина­длежит идеал безмятежной мудрости и способности мудреца пребывать в полнейшей независимости от внешних обстоятельств.

Сократ. Римская копия с греческого оргинала работы Лисиппа около 320-х годов до н. э. Glyptothek, Munich; Wikimedia Commons
Вся эта пестрота этической мысли возникла не на пустом месте. Естественно, фоном для деятельности каждого из великих мыслителей было то, что он мог встречать в повседневной жизни, в литературе и во всей традиции — так сказать, в воздухе культуры, которым он питался. Каков же этот культурный материал, какова эта нравственная мысль?

Она в древнейшее время, естественно, теснейшим образом оказывается связана с религией. Еще знаменитый английский ученый Эрик Доддс в середине XX ве­ка сформулировал до сих пор широко принятую теорию, которая противопо­став­­ляет два типа обществ: общество стыда и общество вины. Классическим об­ществом стыда в древнюю эпоху Доддс как раз и называет древних греков. В основе социального контроля в таком обществе лежат понятия гордости и че­сти. Главную роль в них играет то, как поступки выглядят — в отличие от ин­ди­­ви­дуальной совести, которая регулирует нравственную жизнь индивида в так называемых обществах вины, каковы в первую очередь все христианские общества.

И надо сказать, что те памятники, которые есть в нашем распоряжении, в це­лом — особенно если полагаться на первые впечатления — подтверждают это наблюдение. Мы видим, что гомеровский герой (а гомеровские тексты — это наш древнейший источник, к счастью весьма пространный, поэтому материала много) прежде всего желает превзойти других и завоевать почет в жизни и сла­ву после смерти. Связано это с тем, что представления о загробном существо­вании совсем не таковы, каковы они в христианстве.

Гомеровский герой, грек этой архаической эпохи, после смерти превращается в некую бледную тень: жизнь после смерти не продолжается, душа не умирает, но с утратой тела она может вести лишь убогое бесчувственное существование, без памяти, без способности вступать в общение с другими душами. Такое впе­чатление, что греки проводили в своей религии некий логический экспе­ри­мент: что будет с человеком, если останется его душа при удалении тела — тела как инструмента всей деятельности, всех восприятий, в том числе и восприя­тия зрительного, слухового, тела как инструмента мысли и чувств.

Такая перспектива, конечно, кажется довольно мрачной и неутешительной. Это означает, что рассчитывать на некую награду в загробном существовании никак не приходится. Поэтому главная забота героя (а герой — это человек, воплощающий некие общие чаяния, то есть это, видимо, некая идеализиро­ван­ная выжимка нравственных представлений любого человека древнейшей эпо­хи) заключается в том, чтобы в своей жизни успеть завоевать достаточный почет и славу, чтобы эта слава пережила его и осталась после смерти.

Мы находим массу подтверждений этому в гомеровских поэмах. Так, в «Или­аде» Гектор, главный защитник Трои, перед поединком просит в случае гибели вернуть его тело родным для погребения — и говорит, что «и слава моя не по­гиб­нет». При этом он полностью отдает себе отчет в том, что его гибель те­лесно фатальна, что, по сути дела, никакого продолжения не будет. Агаме­мнон отмечает, что даже Гектор, сколь он ни отважен, рад будет уцелеть и спа­стись от ужасной войны. И когда Гектор, наконец, погибает, душа его, говорит Гомер, отлетает к Аиду в загробный мир, оплакивая свою участь и расставаясь с юностью.

В знаменитом эпизоде гомеровской «Одиссеи» — посещении царства мерт­вых — Одиссей встречает погибшего героя Эльпенора, и душа его молит Одис­сея о том, чтобы тот позаботился о погребении его тела близ моря — на память и в назидание потомкам. В загробном мире ему дорого то, что связывало его с жизнью и что может напомнить о нем в этой жизни, даже если к жизни нет никакой возможности вернуться.

Моральным представлениям греко-архаической поры чужда идея всепро­щен­чества, прощения врагов: он не подставит другую щеку под удар. Знаменитая формулировка этого принципа, которую мы знаем из греческой трагедии, — это благоприятствовать друзьям и вредить врагам. Надо сказать, что эти пред­ставления, хотя они архаические по сути своей, продолжали жизнь свою и в бо­лее поздний, в классический период, когда уже появилась философия, и одно­временно с нею.

Мы находим формулировки этого у современника Платона, знаменитого афин­ского писателя и полководца Ксенофонта. Вот что говорит он в «Вос­помина­ниях о Сократе»:

«Достоинство человека видишь в том, чтобы друзьям делать больше добра, а врагам больше зла»  Пер. Сергея Соболевского.

Фукидид в своей «Истории» говорит:

«Кинемся яростно на злейших наших врагов, которые находятся в таком замешательстве и которых предает нам сама судьба! Проникнемся при этом убеждением, что в полном согласии с законными установлениями поступает тот, кто желает покарать обидчика, кто считает своим долгом утолить жажду мести, что отразить врага — чувство, которое врож­ден­но нам и которое доставит нам, как говорится, величайшее наслаждение»  Пер. Федора Мищенко.

У того же Ксенофонта мы слышим и во всей силе звучащее представление о сла­ве как о величайшем воздаянии и величайшей награде, которую способен получить человек в жизни. Вот что говорит он сам в автобиографическом по­вествовании о персидском походе:

«Ксенофонт, с одной стороны, был не прочь принять командование, полагая, что тем самым он добьется большего почета среди друзей, имя его получит больше блеска в его родном городе и, может быть, ему удастся принести какую-нибудь пользу войску. Подобные соображения побуждали его стремиться к единоличной власти. Но с другой стороны, когда он размышлял о будущем, таящем в себе неизвестность, и о про­истекающей отсюда опасности потерять уже заслуженную славу, он начинал колебаться»  Пер. Марии Максимовой.

В другом месте Ксенофонт говорит: «Самых приятных звуков — похвалы себе — ты не слышишь»  Пер. Сергея Соболевского, — и Ксенофонт, мыслитель чрезвычайно внимательный к этическим проблемам, написавший целую большую книгу о Сократе, бывший учеником Сократа, здесь тем не менее вполне верен старинным представлениям.

Даже прозвучавших цитат из Ксенофонта достаточно, чтобы убедиться в том, что мотивом при совершении нравственного выбора оказывается отнюдь не представление о какой-либо награде в загробной жизни за достойное пове­дение или же, наоборот, вера в неизбежное наказание за совершенное в этой жизни злодеяние. Нет, при нравственном выборе человеком в первую очередь движут соображения славы, соображения внешние и касающиеся судьбы его, в том числе загробной судьбы, именно в этом мире.

Это не означает, что греческим богам чужда роль носителей справедливости: нет, безусловно, они справедливы, но пути божественные совершенно неиспо­ведимы. И надеяться на бога не приходится. Справедливость их не нацелена на то, чтобы окормлять человечество, в отличие от Бога христи­анского. Чело­век должен в большей степени полагаться сам на себя, а не на божество. По­сему человек и не склонен бывает винить бога в своих неудачах и в собст­вен­ных дурных поступках, которые совершены в минуту заблуждения. Нет, у бо­гов есть свои интересы, и эти интересы никоим образом не соотносятся с интересами человека.

Отсюда вытекают две интересные особенности: с одной стороны, люди, не по­ла­гаясь на богов, имеют гораздо более выраженное собственное человеческое достоинство по сравнению с достоинством божественным. В литературе мы ви­дим множество примеров того, как человек оказывается способен на большее величие, на величие поступков и мыслей, нежели подчас довольно мелочные боги. А если говорить о героях как о воплощении неких нравственных чаяний обычного человека, то герой зачастую вступает и в состязание с богом, невзи­рая на то, что это состязание неизбежно ведет его к уничтожению.

Аполлон и Марсий. Картина Хосе де Риберы. 1637 год Аполлон наказывает Марсия сдиранием кожи за выигранное состязание в игре на флейте. Musées Royaux des Beaux Arts de Belgique
Другая сторона того же самого заключается в том, что обычный человек, как правило, предпочитает не вступать в конфликт с божеством. А так как грани­цы, за которыми начинается конфликт, неясны из-за того, что цели божества никому не известны, то в действие здесь неизбежно входит одна из главных греческих добродетелей, именуемая греческим словом sophrosyne, которое пере­водится на русский язык, в зависимости от эпохи и историко-культурного текста, по-разному — как «благоразумие», а в позднейшей христианской лите­ратуре как «целомудрие» (это, собственно, калька с греческого слова). Ну а для древнего периода, может быть, самым разумным переводом было бы, как пред­ложил знаменитый английский филолог Хью Ллойд-Джонс, «надежный путь мысли» — тот путь мысли, который заведомо не ведет ни к каким эксцессам.

Таким образом, греки не разделяют восточных религиозных представлений о том, что мир есть зло по своей природе, и жизнь — это зло. С другой стороны, точно так же чужды им и сверхоптимистическое представление (допустим, рус­соистское) о том, что мир всецело благостен. Они предпочитают идти по среднему пути. Отсюда существенно менее эмоциональный, даже в повсе­дневной жизни, подход грека к нравственным вопросам. Это подход куда более интеллектуальный: грек склонен взвешивать и отмерять, а не поддаваться непо­средственно чувствам, и поэтому ему совершенно не представляется ди­кой идея ответственности за поступок, которого он, может быть, и не со­вер­шал, потому что если справедливость была нарушена, допустим, его предками, то представление о том, что расплата даже в более поздних поколениях может быть справедливой, не вызывает у него никакого отторжения.

Точно так же и в суде вопрос о присутствии вины человека в совершенном им поступке отнюдь не играет той ключевой роли, какую он стал играть в современном судопроизводстве. Скорее важны последствия этих действий — и это объединяет судебный процесс с представлениями людей в повседневной жизни. Важны последствия того, что ты сделал, а не то, хотел ты хорошего или дурного. Ссылка на намерение, на незнание может в лучшем случае помочь спасти лицо, но никак не освободить человека от ответственности — даже в его собственных представлениях. И мы читаем, что, к примеру, сохранил нам Лисий, греческий оратор, в речи против Агората:

«Может быть, он скажет, что причинил столько несчастий против воли. А по моему мнению, господа судьи, если кто вам причинит большие несчастья, такие, выше которых ничего не может быть, хотя бы это было совершенно против его воли, это еще не причина, чтобы вам не наказывать его»  Пер. Сергея Соболевского.

Аристофану такое общераспространенное отношение позволяет сатирически восклицать в комедии «Осы»:

«О многочтимые, простите, боги, мне! Ведь я нечаянно! Характер мой иной»  Пер. Адриана Пиотровского.

Итак, греки заботились о награде за свои дела, причем не после смерти, а уже при жизни. Награда эта — слава среди современников и память потомков. Для того чтобы заслужить ее, самое главное — это, во-первых, быть добрым к друзь­ям и мстительным к врагам, а во-вторых, быть благоразумным, чтобы не вызвать гнев богов и не навлечь беду на себя и своих потомков.

Такова в целом картина нравственных представлений греков, которая счита­лась достоверной на протяжении долгого времени. В ней есть свои привлека­тель­ные стороны, которые восхищали многих и многих исследо­вателей и фило­­­со­фов: конечно, это в первую очередь готовность нести за себя ответ­ственность, большее мужество перед лицом смерти, большая готовность человека иметь дело с самим собой и с последствиями своих действий, нежели это свойственно христианской культуре.

Однако, как показали исследования, проведенные во второй половине XX века, эта картина неполная. И возникновение всех тех рационалистических, интел­лектуальных этических учений, во многом подготовивших и христи­анство, было неслучайным, потому что семена этого нового этического подхода при­сут­ствуют уже и в повседневной греческой морали, в том числе и в архаи­че­ские времена.

Были изучены некоторые литературные источники, на которые раньше обра­щали не так много внимания. Прежде всего это ораторская проза. В самом деле, гомеровская поэзия и трагедия неизбежно искажают нравственную картину — просто по той причине, что они по определению дают некий возвышенный, идеализированный образ происходящего, и героический взгляд на мир в них по определению выходит на первое место, он идеализируется и очищается от всех возможных примесей. Между тем неожиданно оказы­вается, что отлич­ные от этого нравственные презумпции можно увидеть в произведениях ора­торской прозы и одновременно с этим — в комедии. И полное совпадение этих нравственных предпосылок в двух столь несхожих жанрах может служить кос­венным доказательством того, что речь идет действительно о реально имев­шем место феномене. Благодаря этим данным открывается во многом неожи­данная картина греческой морали, которая куда более привлекательна для че­ло­века, в том числе знакомого с моралью христианской.

Уже в самых ранних памятниках литературы мы видим, что неограниченное преследование своего интереса усмиряется не только санкцией общества и за­кона, но и религиозными верованиями и представлениями об этической норме, отсюда вытекающими. Самое общее слово «хороший» (agathos) изначально, казалось бы, применяется только к доблести, прежде всего к доблести военной: быть хорошим на войне, то есть удачливым воином, в том числе хорошо уби­вать. Но благодаря тому новому углу зрения, который открывает нам изучение ораторской прозы, оказывается, что и у Гомера это слово означает в том числе нечто хорошее, нечто доброе в нравственном смысле. Более того, оно употреб­ляется не совсем так, как мы привыкли употреблять эти термины блага, в зна­чи­тельной степени под влиянием Платона и во многом воспитанного им хри­стианского употребления. Это слово дополняется словами более конкретными. Например, слово «справедливый», dikaios, в определенных контекстах означает «хороший» и так далее.

Интереснейшим примером трансформации нравственных оценок могут слу­жить элегии Феогнида из Мегары, поэта второй половины VI века до н. э. Феогнид знаменит как ярчайший представитель аристократических ценностей; его стихи в каком-то смысле даже очаровывают беззастенчивой искренностью, с какой их автор — представитель благородного сословия — выражает свое презрение к низшим от рождения: «хороший» для Феогнида — это прежде всего принадлежащий аристократии, «дурной» — относящийся к демосу Демос — гражданское население полиса. В эпоху архаики демос противопоставлялся аристократии; в конце архаического периода аристократия стала частью демоса. . Но и у Феогнида подобная нравственно-классовая оценка то и дело превра­щается в отвлеченно нравственную:

«Если бы нашим врачам способы бог указал, Как исцелять у людей их пороки и вредные мысли, Много бы выпало им самых великих наград. Если б умели мы разум создать и вложить в человека, То у хороших отцов злых не бывало б детей: Речи разумные их убеждали б. Однако на деле, Как ни учи, из дурных добрых людей не создашь»  Пер. Викентия Вересаева.

Еще отчетливее этот новый смысл звучит в таких строках:

«Добрые ж все принимают от нас как великое благо, Добрые помнят дела, и благодарны за них»  Пер. Викентия Вересаева.

Не только философам и поэтам, но в огромной степени и ораторам обязан своим становлением греческий моральный лексикон. В судебных речах идет непрерывная и непримиримая борьба одних ценностей с другими, без конца определяется, что есть добро, а что зло. Из судебного красноречия этот тип рассуждений во всё более отвлеченном виде переносится в иные виды рито­рики и становится одним из главных предметов едва ли не большинства речей. То, что прежде звучало порой невнятно, приобретает ясную логическую форму. Нравственные понятия делаются наконец однозначными и понятными для всех.

Когда мы читаем нравственные сентенции и обобщения в сочинениях Исокра­та, афинского оратора и теоретика красноречия, современника Сократа и Пла­тона, а в чем-то даже соперника последнего, уже ничто не кажется нам стран­ным и непривычным: так мог бы написать и автор XIX столетия, и наш совре­менник. Эта способность речи, говорит Исократ, превознося ораторское искус­ство, установила «границы справедливого и несправедливого, прекрасного и постыдного»:

«…без этих разграничений мы не смогли бы вести совместную жизнь. Это с помощью речи мы изобличаем дурных и превозносим хороших, через ее посредство наставляем безрассудных и испытываем разумных, ибо умение говорить так, как следует, мы считаем величайшим призна­ком рассудительности, и в правдивом, честном и справедливом слове видим отображение доброй и справедливой души»  Пер. Эдуарда Фролова.

И военные доблести — оказывается, что даже у Гомера это отнюдь не един­ственные добродетели, которые заслуживают одобрения. В действитель­ности речь с самого начала идет вовсе не только о стыде, не только о внешнем, но и о чувстве вины, и подтверждением тому оказывается множество конте­кстов. Боги, конечно, не озабочены человеческим благом — они справедливы, но справедливость их состоит в том, что они требуют от людей должного почитания. Однако верховный бог, то есть Зевс, уже с самых ранних времен в качестве главной причитающейся себе почести требует того, чтобы люди поступали справедливо по отношению друг к другу.

Таким образом, картина оказалась несколько сложнее, чем предста­влялось изна­чально. В трагедии и гомеровском эпосе речь не идет об абст­рактной спра­ведливости, о хорошем и благом вообще, о добре как таковом, безотноси­тельно стороны, которая ведет военные действия, но, как выясняется, это не зна­чит, что у греков вообще не было таких представлений.

Теперь же перейдем к Риму.

Иную картину, столь же непохожую на христианскую мораль, но намного бо­лее ясную, чем то, что мы видим в древнегреческой культуре, можно наблю­дать в Риме. Так как исторически Рим (в отличие от множества грече­ских городов-государств, каждое из них со своими традициями, установ­лениями), по сути дела, это один разрастающийся полис, то и картина нравов и нрав­ственных представлений, которым следуют люди, куда более единообразна и внятна для нас.

Римское общество чрезвычайно консервативно и традиционно. Светоний со­общает о знаменитом эдикте — законе, который говорит о том, что всё, что не соответствует нравам предков, должно быть по возможности отвергнуто. Это как раз то самое понятие, которое обозначает набор традиционных нрав­ственных представлений, лежащих в основе всего поведения в обществе: mos maiorum — «обычай предков».

Этот обычай вменяет сознанию граждан в качестве добродетелей и их проти­во­положностей весьма определенный и четко структурированный набор качеств. И если эти качества рассмотреть последовательно, лучше всего становится по­нятно, насколько римское нравственное сознание отлично от того, что привыч­но нам. Интересно и то, что в Риме долгое время никакой философии не бы­ло — соответственно, не было и никакой теоретической мысли о нравственных вопросах, и это способствовало устойчивости традиционно принятой системы. Когда же философия в I веке до н. э. появляется, и это греческая философия, то весь ее к тому времени весьма разработанный и изощренный формальный аппарат приспосабливается к оформлению этой весьма сильной традиции. Бла­годаря этому мы можем видеть, что, к примеру, греческий стоицизм с его иде­ей должного, стоящей в центре всей этической системы, оказывается очень при­годен к римской идее государственного служения; эпикурейство же как позицию индивидуали­стическую избирают те, кто чувствует себя в некоторой, может быть не слишком сильной, но оппозиции к официальному учению. Это прежде всего поэты, такие как Гораций и Вергилий, но и свободные мысли­те­ли: сам Цицерон бывает то стоиком, то эпикурейцем.

Каковы же краеугольные камни этого традиционного римского нравственного сознания, обычая предков?

Прежде всего это то, что именуется латинским словом pietas. Типичным пере­водом этого слова в христианском контексте будет «благочестие»; в рим­ских же текстах мы должны переводить его, в зависимости от оттенков употребле­ния, как «долг», «чувство долга», «верность», «твердость религи­озного убежде­ния», «преданность», «сыновний долг» и так далее. Воплощение этой важней­шей добродетели — герой и основатель римской идентичности Эней, воспетый Вергилием в «Энеиде». Цицерон сообщает, что pietas — это добродетель, побуждающая нас исполнять долг перед отечеством и родите­лями, а также прочими людьми, связанными с нами родством. В другом своем философском сочинении «О природе богов» Цицерон определяет pietas как справедливое отно­шение к богам. С этим связана для современного человека трудность вос­приятия римского национального эпоса. Куда легче проник­нуться симпатией к героям Гомера, выше всего ставящим личную доблесть, отвагу и стремящим­ся превзойти других и снискать посме­ртную славу, нежели к Энею — носителю чувства долга по преимуществу.

Бегство Энея из Трои. Картина Федерико Бароччи. 1598 год Эней бежал из Трои, вынеся на себе своего отца Анхиса и изображение пенатов (домашних богов), за что был пропущен эллинами из уважения к его благочестию.Galleria Borghese; Web Gallery of Art
С понятием pietas тесно связано другое, несколько более конкретно практи­че­ского свойства: fides, или «верность», «надежность», — качество человека, которому можно доверять и на которого можно положиться. Предшественник Вергилия, эпический поэт Энний, характеризует этим словом проводника, от которого зависит успех либо погибель войска римского полководца Тита Фламиния: «Муж небогатый, но исполненный верности».

Столь же, если угодно, объективный, внеличный характер имеют такие добро­детели, как religio и cultus. Содержание этих понятий весьма удачно передается русскими кальками обоих слов: «религия» и «культ». Само понятие «религия» изобретено римлянами, оно производится от глагола religo — «связываю». Речь идет об обеспечении связи между смертными и богами, о поддержании мира с богами, pax deorum, путем неуклонного следования принятому религиозному обычаю. Cultus же буквально — «почитание богов»: это правильное и неуклон­ное отправление внешнего религиозного ритуала. Конечно, присутствие среди важнейших добродетелей внешней ритуальной религиозности объясняет, как мог в позднейшие императорские времена возникнуть и благополучно наса­ждаться культ действующего императора.

Истинный римлянин должен был обладать непременно такими личными добро­детелями, как constantia, «постоянство», и в особенности gravitas, «важ­ность». Под «важностью» здесь следует понимать способность хранить невоз­мутимое и величественное самообладание вне зависимости от происхо­дящих событий, сonstantia же характеризует упорство и неко­лебимость такого самообладания.

Гай Муций Сцевола противостоит царю Порсене. Картина Бернардо Каваллино. Около 1650 года­ Kimbell Art Museum
Знаменитый легендарный исторический пример этих добродетелей — Гай Му­ций Сцевола. Во время осады Рима этрусским войском он был пойман при по­пытке убить предводителя врагов царя Порсену. В доказательство своей реши­мости и презрения к телу перед лицом долга он положил руку в огонь и держал ее там, пока она не обуглилась. Отсюда, собственно, его имя Сцевола — «лево­рукий». Человек, следующий по пути добродетели, сумевший воспитать в себе все вышеназванные свойства, обладает тем, что римляне именовали virtus (от сло­ва vir — «человек», «мужчина»): это качество истинного мужа. Слово это, в новых языках ставшее обобщенным обозна­чением добродетели, у рим­лян имело, как мы видим, вполне конкретное смысловое наполнение.

Наконец, итогом жизненного пути, отмеченного добродетелью; доброде­теля­ми, если угодно, результативными становятся восхищающие римских писа­телей качества dignitas и auctoritas. Dignitas — буквально «достоинство» — это именно свойство человека, доказавшего, что на любом посту он умел служить образцом благочестия, долга, надежности, верности, самообладания и упор­ства — словом, был носителем всех тех вышепере­численных добродетелей; во мно­гих случаях слово dignitas можно было бы перевести как «репутация». Auctoritas же — это тот почет, который обеспечивается доброй репутацией и ничем иным.

Вот какова нравственная картина представлений древнего римлянина.

Итак, по мнению римлян, человек, который демонстрирует чувство долга, надеж­ность, самообладание и упорство, почитает богов, правильно отправ­ляет ритуалы, может быть назван «муже­ствен­ным» и «достойным» и заслужи­вает почета. Все это довольно далеко от христианских представлений о добре и благе. Что же произошло, когда эта система ценностей столкнулась с хри­стианством?

Неудивительно, что наступление и победа христианства влекла за собой кон­фликт между нравственной традицией старого Рима и интенсивно выраба­ты­вавшейся новой системой ценностей. Когда господство христианской религии получает окончательное политическое закрепление, только отдельные чудаки решаются вспоминать об обычае предков.

Створка диптиха из слоновой кости, на которой изображено обожествление Квинта Аврелия Симмаха. Рим, 402 год © The British Museum
Особенно примечательна фигура Квинта Аврелия Симмаха, государственного деятеля и ученого второй половины IV века н. э. Этому знатоку древней лите­ратуры новое время обязано сохранением некоторых важнейших памят­ников римской поэзии и прозы. В эпоху уже далеко зашедшего забвения классических произведений он один из немногих продолжал изучать старые рукописи, выби­рал лучшие варианты и велел переписывать исправленный текст; нам известен ряд предложенных лично им вариантов поправок. В собственных же своих сочинениях он защищал древнюю религию и старые моральные ценности, видя в них залог величия Рима. Его современник, христианский поэт Пруденций, счел одинокий голос Симмаха столь опасным, что выступил против него с осо­бым памфлетом, так и озаглавленном «Против Симмаха», где понятие, из кото­рого составляется римское mos maiorum, он отвергает как не более чем предрас­судок древних прадедов. Таков был конец системы римских добродетелей, дол­гие века служивший фундаментом всей римской цивилизации. Попытка отча­сти воскресить ее была сделана лишь в эпоху Возрождения.

Это была последняя лекция из курса о том, что такое античная культура. До встре­чи!

Что еще почитать о нравственных представлениях в Древней Греции и Риме:

Апресян Р. Г. Нравоперемена Ахилла. Истоки морали в архаическом обществе (на материале гомеровского эпоса). М., 2013. Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. М., 1988. Гусейнов А. А. Античная этика. М., 2011. Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995. Греческая философия: в 2 т. М., 2006–2008.

Ликбез № 2

Что такое античность

Лекция 7 из 7

Ликбез № 2

Что такое античность

Предыдущая лекция

Красота

Что отличает мораль от законов?

Пытливые умы часто задаются следующим вопросом. Многие аспекты жизни людей регулируются при помощи законодательства. Основные законы схожи везде независимо от специфики государства: так, они запрещают убивать, кроме оговоренных случаев, например, убийства противника на поле боя. Законодательство накладывает запрет на воровство, мошенничество, применения обмана и насилия с целью завладеть чужим имуществом.

То есть, огромную часть норм поведения в нашей жизни определяют именно законы. Чем же от них отличается мораль, для чего она вообще нужна? На этот вопрос можно дать следующие ответы.

Отличительные признаки моральных норм

• Всеобщая обязательность. Некоторые категории людей не могут быть осуждены по закону, например, в силу малолетнего возраста или других причин. Моральные же нормы подразумевают, что за плохой поступок осуждение получит каждый, кто его совершил.
• Добровольность. Пожалуй, это главный отличительный признак. Соблюдать законодательство обязаны все жители и гости государства. Соблюдение же нравственных норм лежит на совести каждого отдельного человека. Оно зависит от его воспитания и личных качеств, а также личного мнения по поводу разумности и допустимых рамок морали.
• Особый характер санкций за несоблюдение. Этот признак вытекает из предыдущего. Если за несоблюдение законов государства грозит уголовное или административное наказание, несоблюдение нравственных норм наказывается общественным порицанием.
• Всеохватность. Нравственные законы распространяются на всех – от крупнейших политиков до рядовых граждан.

Нормы морали

Норма, простыми словами – это все то, что правильно, хорошо и естественно. Применимо к морально-нравственной сфере жизни, это то, как следует поступать и что стоит иметь в виду в качестве жизненного ориентира.

Человечество на пути своего развития неизбежно менялись. Менялись и нравственные ориентиры. Но на самом деле, эти перемены были не так уж значительны еще со времен древних государств. Основные нормы морали, которые действуют в современном обществе, возникли одновременно с античными цивилизациями. Вот они:

• Вежливость. Никогда не стоит быть грубым, даже общаясь с тем, кто ниже тебя по статусу. В современном мире, где нет сословий, это распространяется на всех людей. Вежливость стоит соблюдать независимо от того, старше или младше, богаче или беднее собеседник. Хамство и грубость считаются признаками невоспитанности.
• Благоразумие. Необдуманные поступки не одобряются обществом. Кроме того, благоразумие несет в себе еще один смысл. Следует поступать во имя глобального блага, а не сиюминутных желаний.
• Трудолюбие. Свои рабочие и бытовые, семейные обязанности стоит выполнять качественно, с самоотдачей и старанием. Лень может не только привести к конфликтам и увольнению, но и не поощряется обществом в целом. Считается, что ленивый человек бесполезен для социума.
• Справедливость. Каждую ситуацию стоит судить, принимая во внимание все факторы. Не стоит руководствоваться при этом личными интересами.
• Стойкость. В жизни бывают разные трудности, но нужно уметь их преодолевать и не падать духом.
• Воздержанность. Неумеренное наслаждение благами приводит к плохим результатам выполнения обязанностей.

Значение слова мораль

Мораль

♦ Morale

Представим себе, что нам объявили: завтра наступает конец света. Информация точная и сомнению не подлежит. Политика при этом известии скончается на месте – она не способна существовать без будущего. Но мораль? Мораль в основных своих чертах останется неизменной. Никакой конец света, даже стоящий на пороге, не дает нам права издеваться над калеками, клеветать, насиловать, пытать, убивать, одним словом, давать волю своему эгоизму и злобе. Мораль не нуждается в будущем. Ей вполне хватает настоящего. Она не нуждается в надежде, довольствуясь волей. «Поступок из чувства долга имеет свою моральную ценность не в той цели, которая может быть посредством него достигнута, – подчеркивает Кант, – а в той максиме, согласно которой решено было его совершить». Его ценность зависит не от ожидаемых последствий, а исключительно от правила, в согласии с которым он совершается. Он свободен от всяких наклонностей и эгоистических расчетов, не принимает во внимание ни один из объектов «способности желания» и абстрагируется от конечных целей, «какие могут быть достигнуты посредством такого поступка» («Основы метафизики нравственности», раздел I). Если ты действуешь ради достижения славы, счастья, своего спасения и при этом не нарушаешь никаких моральных норм, про тебя все равно нельзя сказать, что твои поступки моральны. Тот или иной поступок имеет подлинную нравственную ценность, объясняет Кант, лишь постольку, поскольку он полностью бескорыстен. Это означает, что он должен совершаться не просто в соответствии с долгом (им может двигать корысть; так, купец ведет дела честно, чтобы не растерять покупателей), но именно руководствуясь долгом, иначе говоря, уважением перед нравственным законом или, что то же самое, законом человечности. Приближение конца света ничего не меняет – все мы до самого конца будем руководиться тем, что имеет в наших глазах всеобщую ценность и обязательно для всех, то есть (что опять-таки одно и то же) будем уважать человечность в себе и в других. Вот почему мораль не ведает надежды, а порой и просто приводит в отчаяние. «Мораль не нуждается ни в какой религии», – настаивает Кант, как не нуждается она в каких бы то ни было целях: «мораль самодостаточна» («Религия в пределах только разума», Предисловие). Отсюда – светский характер морали, даже по отношению к людям верующим; отсюда же – абсолютный характер ее диктата, во всяком случае, нами он воспринимается именно как абсолют. Есть Бог или его нет, это ничего не меняет в необходимости защищать слабых. Поэтому нам нет нужды разбираться в том, что собой представляет наше существование, чтобы поступать по-человечески.

Теперь представим себе (этот пример предлагает Кант), что Бог существует и каждому живущему он известен. Что произойдет в этом случае? «У нас перед глазами постоянно стояли бы Бог и вечность во всем их опасном величии». Ослушаться Бога больше никто не посмеет. Ужас перед адом и надежда на рай придадут божественным заповедям беспрецедентную силу. И в мире воцарится испуганное, корыстное послушание в образе абсолютного нравственного порядка: «Нарушений закона, конечно, не было бы, и то, чего требует заповедь, было бы исполнено». Но мораль исчезнет. «Большинство законообразных поступков было бы совершено из страха, лишь немногие в надежде, и ни один – из чувства долга, а моральная ценность поступков, к чему единственно сводится вся ценность личности и даже ценность мира в глазах высшей мудрости, вообще перестала бы существовать» («Критика практического разума», часть I, книга 2, главы 2, 9). Таким образом, для исполнения долга мы не только не нуждаемся в надежде, мы способны действовать повинуясь долгу только в том случае, если ни на что не надеемся.

К чему я веду? К очень простой вещи. Вопреки широко распространенному мнению, мораль не имеет ничего общего с религией, тем более – со страхом перед жандармом или скандалом. И даже если исторически мораль была связана с Церковью, государством и общественным мнением, ее подлинное становление – и в этом одна из лучших заслуг Просвещения – становится возможным лишь по мере ее освобождения от этих институтов. Об этом же говорят, каждый по-своему, Спиноза, Бейль (***) и Кант. Лично я понял это в возрасте 15 лет, слушая песни Брассенса (***). По существу, мораль есть нечто противоположное конформизму, фундаментализму и нравственному порядку, включая и такие вялые его формы, которые сегодня принято называть «политкорректностью». Мораль это не закон общества, власти или Бога, тем более – не закон средств массовой информации или Церкви. Мораль – это закон, принимаемый индивидуумом для себя лично, а значит, закон свободный, как сказал бы Руссо («повиновение закону, предписанному самому себе, есть свобода»), или автономный, как сказал бы Кант (индивидуум подчиняется только «собственному и вместе с тем универсальному закону»). В отличие от Канта и Руссо, я полагаю, что эта свобода или автономия относительны, что нисколько не мешает нам на практике чувствовать их абсолютность (проистекающую не от знания, а от воли) и безусловную необходимость. Я согласен с тем, что всякая мораль исторична. Но историчность морали отнюдь не отменяет самое мораль, а напротив, делает ее существование возможным, как и наше подчинение ей, ведь мы существуем в истории и являемся продуктом истории. Пусть это – относительная автономия, но она стоит больше, чем рабское следование своим наклонностям и страхам. Что же такое мораль? Это совокупность правил, которые я определяю или должен определять для себя сам не в надежде на вознаграждение и не из страха перед наказанием, что было бы эгоизмом, не с оглядкой на других, что было бы лицемерием, но свободно и бескорыстно, по той единственной причине, что мне эти правила представляются всеобщими (годными для всякого разумного существа), ни на что не надеясь и ничего не боясь. «Одиночество в универсуме», – говорил об этом Ален. Это и есть мораль.

Но действительно ли мораль имеет всеобщий характер? Полностью всеобщей она, по-видимому, не бывает никогда. Каждому известно, что мораль меняется в зависимости от эпохи и места. Но мораль способна обрести всеобщий характер, не встречая на этом пути противоречий, и фактически так оно понемногу и происходит. Если оставить в стороне некоторые особенно болезненные архаизмы, больше отягощенные религиозными или историческими условиями, нежели собственно моральными оценками (я прежде всего имею в виду половой вопрос и положение женщины), то придется признать, что содержание, вкладываемое во Франции в понятие «хороший человек», не слишком отличается – а в дальнейшем будет отличаться еще меньше – от того, что под этим выражением понимают в Америке или Индии, Норвегии или Южной Африке, Японии или странах Магриба. Это человек скорее искренний, чем лживый, скорее щедрый, чем эгоист, скорее храбрый, чем трус, скорее честный, чем жуликоватый, скорее мягкий и склонный к состраданию, чем грубый и жестокий. Разумеется, эти понятия сформировались не вчера. Уже Руссо, восставая против релятивизма Монтеня, вернее, против собственного видения его релятивизма, призывал людей к нравственной конвергенции, способной преодолеть культурные различия: «О Монтень! Ты, кичащийся искренностью и правдолюбием, ответь мне откровенно и правдиво, насколько откровенным и правдивым может быть философ, есть ли на земле такая страна, где преступлением считалось бы хранить верность тому, во что веришь, быть милосердным, доброжелательным и щедрым, где добрый человек подвергался бы презрению, а вероломство было в чести?» Монтень не нашел страны, да он ее и не искал. Достаточно перечитать все, что он написал об американских индейцах, с которыми мы обошлись столь чудовищно, – об их отваге и постоянстве, об их «доброте, свободолюбии, честности и чистосердечии» («Опыты», книга III, глава 6). Человечность не принадлежит никому в отдельности, и релятивизм Монтеня есть в то же время и универсализм, в чем нет никакого противоречия (ведь мораль относится ко всему человечеству, и «у каждого человека есть все, что свойственно всему роду людскому», книга III, глава 2). Да и вся история человечества, на каком бы континенте она ни протекала, говорит о том же. Никто не знает, когда именно зародилась мораль – в разных уголках планеты это случилось или две или три тысячи лет назад, когда было сформулировано главное, неважно кем – египетскими или ассирийскими жрецами, иудейскими пророками, индусскими мудрецами или целым соцветием великих мыслителей VI и V в. до н. э.:

Заратустрой (в Иране), Лао-Цзы и Конфуцием (в Китае), Буддой (в Индии), первыми древнегреческими философами, которых мы называем досократиками (в Европе). Как можно не заметить, что, несмотря на многочисленные философские и теологические расхождения, смысл их нравственных заветов сходится в своей фундаментальной основе? И как можно не замечать, что сегодня происходит то же самое? Сравните, о чем говорят аббат Пьер и далай-лама. У этих людей разное происхождение, они принадлежат разным культурам и исповедуют разные религии. Но послушайте их выступления хотя бы несколько минут, и вы убедитесь – вектор их нравственного учения один и тот же. Глобализация несет не только зло, а началась она намного раньше, чем об этом принято думать. Сегодня мы пожинаем плоды медленного исторического процесса, который со взлетами и падениями продолжается вот уже 25 столетий, а мы являемся одновременно его результатом и носителем его дальнейшего распространения. Этот процесс, если рассматривать его с точки зрения нравственности и отвлекаясь от часто принимаемых им жестоких форм, есть процесс конвергенции крупнейших цивилизаций вокруг некоторого числа общих или близких ценностей – тех самых ценностей, благодаря которым мы можем жить вместе, не впадая во взаимное отрицание и во взаимную ненависть. Сегодня мы называем их правами человека, но с точки зрения морали они в первую очередь являются обязанностями человека.

Но откуда берется мораль? От Бога? Это не исключено. Возможно, именно Бог, как полагал Руссо, вложил в нас «бессмертный небесный голос» совести, который заглушает (или хотя бы должен заглушать) все остальные голоса, даже такие, что твердят нам о спасении или славе. Но если Бога нет? Тогда приходится признать, что мораль – чисто человеческое явление, что она есть продукт истории и совокупность норм, выработанных, отобранных и оцененных человечеством на протяжении веков. Почему мы выбрали именно эти нормы? Очевидно, потому, что они оказались благоприятствующими выживанию и развитию вида (я бы назвал это моралью по Дарвину), интересам общества (мораль по Дюркгейму), требованиям разума (мораль по Канту), наконец, всему тому, что диктует нам любовь (мораль по Иисусу Христу или Спинозе).

Представьте себе общество, в котором превозносятся ложь, эгоизм, воровство, убийство, насилие, жестокость, ненависть и тому подобное. У такого общества нет ни малейших шансов выжить, а тем более распространиться по всей планете – его члены только и делали бы, что уничтожали друг друга и рушили все вокруг себя. Поэтому нельзя считать случайным совпадением тот факт, что в мире распространились цивилизации, в которых ценятся совсем другие вещи – искренность, щедрость, уважение к собственности и жизни других людей, наконец, мягкость, сострадание и милосердие. Разве возможно иное человечество? Возможна иная цивилизация? Подобная постановка вопроса позволяет нам сделать важный вывод о сущности морали. Мораль есть то, благодаря чему человечество становится человечным в нормативном смысле термина (в том смысле, в каком человечность противостоит бесчеловечности), отвергая варварство и бесхребетность, по-прежнему угрожающие ей, по-прежнему сопровождающие ее и по-прежнему искушающие ее. Только у людей на этой земле есть обязанности. И это ясно показывает нам, к чему мы должны стремиться. Наш единственный долг как выражение всех наших обязанностей – поступать по-человечески.

Очевидно, что мораль не заменяет ни счастья, ни мудрости, ни любви. Именно поэтому мы и нуждаемся в этике (Этика). Но обойтись без морали мог бы только тот, кто достиг абсолютной мудрости, тем самым полностью лишившись человечности.

***

Пьер Бейль (1647–1706) – французский публицист и философ, ранний представитель Просвещения. С позиций скептицизма отвергал возможность рационального обоснования религиозных догматов, утверждал независимость морали от религии.

Жорж Брассенс (1921–1981) – французский автор и исполнитель песен лирико-философского содержания.

Функции морали

Теперь стоит ответить на вопрос: для чего вообще нужны нравственные нормы? У них есть пять главных функций.

1. Оценочная. Она позволяет отличать злое от доброго, хорошее от плохого, жестокие поступки от добрых. Руководствуясь нравственностью, можно понять, хорошо или плохо поступает человек.
2. Регулятивная. Она подразумевает под собой создание новых норм и принципов в соответствии с переменами в обществе.
3. Воспитательная. Позволяет формировать нравственную картину мира у детей, складывать у них представления о нормах поведения в социуме.
4. Функция контроля. Призвана обеспечивать соблюдение правил, а также в случае необходимости налагать санкции на их нарушителей.
5. Функция интеграции. Помогает обществу быть более сплоченным за счет соблюдения одинаковых норм и разумного, доброго поведения.

МОРАЛЬ

(лат. moralitas) – понятие европейской философии, служащее для обобщенного выражения сферы высших ценностей и долженствования. Мораль обобщает тот срез человеческого опыта, разные стороны которого обозначаются словами «добро» и «зло», «добродетель» и «порок», «правильное» и «неправильное», «долг», «совесть», «справедливость» и т.д. Представления о морали формируются в процессе осмысления, во-первых, правильного поведения, должного характера («морального облика»), а во-вторых, условий и пределов произволения человека, ограничиваемого собственным (внутренним) долженствованием, а также пределов свободы в условиях извне задаваемой организационной и (или) нормативной упорядоченности.

В мировой истории идей можно реконструировать антиномичные представления о морали как а) системе (кодексе) вменяемых человеку в исполнение норм и ценностей (универсальных и абсолютных или партикулярных и относительных) и б) сфере индивидуального самополагания личности (свободного или предопределенного какими-то внешними факторами).

Согласно одному из наиболее распространенных современных подходов, мораль трактуется как способ регуляции (в частности, нормативной) поведения людей. Такое понимание оформляется у Дж.С.Милля, хотя формируется раньше – представление о морали как некоторой форме императивности (в отличие от доминировавшего в просветительской мысли понимания морали как преимущественно сферы мотивов) в разных вариантах встречается у Гоббса, Мандевиля, Канта. В восприятии и трактовке императивности морали различимы несколько подходов и уровней. Во-первых, нигилистическое отношение к морали, при котором не приемлется императивность как таковая: любое упорядочение индивидуальных проявлений, в форме житейских правил, социальных норм или универсальных культурных принципов, воспринимается как иго, подавление личности (Протагор, Сад, Ницше). Во-вторых, протест против внешней принудительности морали, в котором может выражаться и собственно нравственный пафос – индивидуализированного отношения к бытующим нравам или отрицания внешнего, служебного, лицемерного подчинения общественным нормам; самоценность морали интерпретируется как ее неподвластность извне данным и самодостоверным нормам и правилам (С.Л.Франк, П.Жане). В-третьих, трактовка императивности морали как выражения необходимости целесообразного взаимодействия в обществе. Понимание морали как совокупности «правил поведения» (Спенсер, Дж.С.Милль, Дюркгейм) помещает ее в более общую систему (природы, общества) и критерием моральности действий оказывается их адекватность потребностям и целям системы. В русле такого понимания императивности мораль интерпретируется не как сила надындивидуального контроля за поведением граждан, но как вырабатываемый самими людьми и закрепляемый в «общественном договоре» механизм взаимодействия между людьми (софисты, Эпикур, Гоббс, Руссо, Ролз), система взаимных обязательств, которые люди как граждане одного сообщества берут на себя. В этом смысле мораль конвенциональна, вариативна, пруденциальна. В-четвертых, рассмотрение моральной императивности с точки зрения ее специфичности, которая заключается в том, что она более побудительна, чем запретительна: моральные санкции, обращенные к человеку как сознательному и свободному субъекту, носят идеальный характер (Кант, Гегель, Хэар). В-пятых, понимание взаимо- и самоограничений, вменяемых моралью, как указывающих на ту ее особенность, что мораль задает форму воления; исполнение требования прямо зависит от человека, исполняя требование, он как бы сам провозглашает его. Такова особенность неинституционализированных форм регуляции поведения. С этим связано и то, что моральность поступков определяется как содержанием и результатом произведенного действия, так и в не меньшей степени намерением, с которым оно было совершено, что существенным образом отличает моральность от законопослушности, приспособленчества, прислужничества или прилежности. «Изнутри-побудительный» характер императивности морали получил отражение в специальных понятиях долга

и
совести.
Однако императивность морали воспринимается как «внутренняя», т.е. идущая от личности (как автономной, самоопределяющейся и творящей), при определенной, а именно социальной или социально-коммунитарной точке зрения на мораль, согласно которой мораль – это бытующие в сообществе нормы, а личность в своей активности обусловлена теми зависимостями, в которые она как член сообщества оказывается включенной. При допущении различно трактуемых трансцендентных начал человеческой активности и, соответственно, при рассмотрении человека не только как социального или социально-биологического, но и как родового, духовного существа, способного к волевому и деятельностному изменению внешних обстоятельств, а также себя (см.
Совершенство
),
–
источник моральной императивности трактуется иначе. Человек транслирует и т.о. репрезентирует в социуме трансцендентное (по отношению к социуму) ценностное содержание. Отсюда возникает представление о добродетели или моральных феноменах вообще как имеющих самоценное, не обусловленное иными жизненными факторами значение. Таковы различные представления об императивности морали, в которых нашла отражение (в той или иной форме) присущая ей роль гармонизации обособленных интересов, но также и обеспечения
свободы
личности и противостояния произволу – путем ограничения своенравия, упорядочивания индивидуального (как имеющего тенденцию к атомизированию, отчуждению) поведения, уяснения целей, к которым стремится личность (в частности, к достижению личного
счастья
), и средств, которые для этого применяются (см.
Цель и средства
).

В сравнении с другими регулятивами (правовыми, локально-групповыми, административно-корпоративными, конфессиональными и т.п.) моральная регуляция обладает особенностями, вытекающими из ее специфики. Содержательно моральные требования могут совпадать или не совпадать с установлениями других видов; при этом мораль регулирует поведение людей в рамках имеющихся установлений, но относительно того, что этими установлениями не покрывается. В отличие от ряда инструментов социальной дисциплины, которые обеспечивают противостояние человека как члена сообщества природным стихиям, мораль призвана обеспечить самостоятельность человека как духовного существа (личности) по отношению к его собственным влечениям, спонтанным реакциям и внешнему групповому и общественному давлению. Посредством морали произвольность трансформируется в свободу. Соответственно по своей внутренней логике мораль обращена к тем, кто считает себя свободным. Исходя из этого, о ней можно говорить как о социальном институте только в широком смысле слова, т.е. как о совокупности некоторых, оформленных в культуре (кодифицированных и рационализированных) ценностей и требований, санкционирование которых обеспечивается самим фактом их существования. Мораль неинституциональна в узком смысле слова: в той мере, в какой ее действенность не нуждается в обеспечении со стороны каких-либо социальных институтов и в какой ее принудительность не обусловлена наличием уполномоченной социумом внешней по отношению к индивиду силы. Соответственно практика морали, будучи предопределенной (заданной) пространством произвольного поведения, в свою очередь задает пространство свободы. Такой характер морали позволяет апеллировать к ней при оценке существующих социальных институтов, а также исходить из нее при их формировании или реформировании.

По вопросу об отношении морали и социальности (социальных отношений) имеются две основные точки зрения. Согласно одной, мораль представляет собой разновидность социальных отношений и обусловлена базовыми общественными отношениями (Маркс, Дюркгейм); согласно другой, различно выраженной, мораль не зависит непосредственно от социальных отношений, более того, она предзадана социальности. Двойственность в этом вопросе связана со следующим. Мораль, несомненно, вплетена в общественную практику и в своей действительности опосредована ею. Однако мораль неоднородна: с одной стороны, это комплекс принципов (заповедей), в основе которого лежит отвлеченный идеал, а с другой – практические ценности и требования, посредством которых этот идеал разнообразно осознается, отображается обособленным сознанием и включается в регулирование действительных отношений людей. Идеал, высшие ценности и императивы воспринимаются и осмысливаются различными социальными субъектами, которые фиксируют, объясняют и обосновывают их сообразно своим социальным интересам. Эта особенность морали как ценностного сознания нашла отражение уже в высказываниях софистов; довольно явно она была зафиксирована Мандевилем, по-своему отражена Гегелем в различении «морали» (Moralitat) и «нравственности» (Sittlichkeit); в марксизме получило развитие представление о морали как форме классовой идеологии, т.е. превращенном сознании. В современной философии эта внутренняя неоднородность нашла отражение в концепции «первичной» и «вторичной» морали, представленной в ранних работах Э.Макинтайера (А. Macintayre), или в различении Э.Донаганом моральных требований первого и второго порядков. В связи со спецификой императивности морали встает важная проблема ее оснований, отчасти отраженная в антитезе автономии и гетерономии.

Эта проблема касается не только природы «морального закона» (см.
«Основоположения к метафизике нравов»
) и статуса морального субъекта (см.
Свобода воли
), но и морали в целом: имеет ли она внешнее основание или же покоится на себе самой? Согласно представлениям гетерономной этики, мораль есть функция от действия природных, социальных, психологических или трансцендентных факторов. Одним из наиболее распространенных выражений такой точки зрения является взгляд на нее как на инструмент власти (софисты, Мандевиль, Гольбах). Через утопическую социалистическую мысль этот взгляд был воспринят марксизмом, где мораль интерпретируется также как форма идеологии, а через Штирнера повлиял на трактовку морали у Ницше. Как и в марксизме, в социальной теории Дюркгейма мораль была представлена как один из механизмов социальной организации: ее институты и нормативное содержание ставились в зависимость от фактических общественных условий, а религиозные и моральные идеи рассматривались лишь как экономические состояния, соответствующим образом выраженные сознанием.

В новоевропейской философии (благодаря Макиавелли, Монтеню, Бодену, Бейлю, Гроцию) складывается и другое представление о морали – как о независимой и не сводимой к религии, политике, хозяйствованию, обучению форме управления поведением людей. Эта интеллектуальная установка на секуляризацию области морали стала условием более частного процесса формирования и развития в 17–18 вв. собственно философского понятия морали. Представление о морали как таковой формируется как представление об автономной морали. Впервые в систематизированном виде этот подход был развит у кембриджских неоплатоников 17 в. (Р.Кадворт, Г.Мур) и в сентиментализме этическом

(Шефтсбери, Хатчесон), где мораль описывается как способность человека к суверенному и независимому от внешнего влияния суждению и поведению. В философии Канта автономия морали как автономия воли утверждалась еще и как способность человека принимать универсализуемые решения и быть субъектом собственного законодательства. По Канту, апелляции не только к обществу, но и к природе, к Богу характеризуют гетерономную этику. Позднее Дж.Э.Мур резко усилил этот тезис указанием на недопустимость в теоретическом обосновании морали ссылок на внеморальные качества (см.
Натуралистическая ошибка
,
Этика
)
.
Вместе с тем требует внимания следующее. 1. Понятие морали, вырабатываемое в европейской философии начиная с 17 в., – это понятие, адекватное именно новоевропейскому, т.е. секуляризующемуся обществу, которое развивалось по модели гражданского общества. В нем автономия является безусловной социально-нравственной ценностью, на фоне которой многие ценности общества традиционного типа, напр. ценность служения, отходят на задний план, а то и вовсе теряются из виду. 2. И с точки зрения этики служения, и с точки зрения этики гражданского общества встает вопрос о предмете нравственной
ответственности
субъекта в морали, понимаемой как автономная мораль. Существенным признаком морали в ее специально-философском понимании является всеобщность. В истории этико-философской мысли прослеживаются три основные трактовки феномена всеобщности: как общераспространенности, универсализуемости и общеадресованности. Первая обращает внимание на сам факт наличия тех или иных моральных представлений, в действительности различных по содержанию, у всех народов, во всех культурах. Вторая представляет собой конкретизацию
золотого правила нравственности
и предполагает, что любое конкретное нравственное решение, действие или суждение какого-либо индивида потенциально эксплицируемо на каждое решение, действие или суждение в аналогичной ситуации. Третья касается гл. о. императивной стороны морали и указывает на то, что любое ее требование обращено к каждому человеку. В принципе всеобщности отразились свойства морали как механизма культуры, задающего человеку вневременной и надситуативный критерий оценки действий; посредством морали индивид становится гражданином мира.

Описанные черты морали выявляются при ее концептуализации с точки зрения императивности – как системы норм. По-иному мораль концептуализируется как сфера ценностей, задаваемая дихотомией добра

и
зла.
При таком подходе, оформившемся как т.н. этика блага и доминировавшем в истории философии, мораль предстает не со стороны ее функционирования (каким образом она действует, каков характер требования, какие социальные и культурные механизмы гарантируют его реализацию, каким должен быть человек как субъект нравственности и т.п.), а в аспекте того, к чему человек должен стремиться и что ради этого совершать, к каким результатам приводят его поступки. В связи с этим встает вопрос о том, как формируются моральные ценности. В современной литературе (философской и прикладной) различие принципиальных подходов к трактовке природы морали ассоциируется – на основе обобщения поздненовоевропейского философского опыта – с традициями «кантианства» (понимаемого как
интуитивизм
) и «утилитаризма». Более определенное понятие морали устанавливается на пути соотнесения добра и зла с теми общими целями-ценностями, на которые человек ориентируется в своих действиях. Это возможно на основе различения частного и общего блага и анализа разнонаправленных интересов (склонностей, эмоций) человека. Тогда моральность усматривается в ограничении эгоистической мотивации общественным договором или разумом (Гоббс, Ролз), в разумном сочетании себялюбия и благожелательности (Шефтсбери, утилитаризм), в отказе от эгоизма, в сострадании и альтруизме (Шопенгауэр, Соловьев). Эти различения оказываются продолженными в метафизических прояснениях природы человека и сущностных характеристиках его бытия. Человек двойствен по природе (эта идея может высказываться в концептуально различных формах), и пространство морали открывается по ту сторону этой двойственности, в борьбе имманентного и трансцендентного начал. При таком подходе (Августин, Кант, Бердяев) сущность морали раскрывается, во-первых, через сам факт внутреннего противоречия человеческого существования и через то, как этот факт оборачивается в возможности его свободы, а во-вторых, через то, как человек в конкретных действиях по поводу частных обстоятельств может реализовать общий, идеальный принцип морали, каким образом вообще человек приобщается к абсолюту. В связи с этим раскрывается особенность морали как одного из типов ценностного сознания в ряду других (искусства, моды, религии). Вопрос ставится либо так, что моральные ценности являются однопорядковыми с другими и отличаются от них своим содержанием и способом существования (они императивны, они вменяются определенным образом), либо так, что любые ценности в той мере, в какой они соотносят решения, действия и оценки человека со смысложизненными основаниями и идеалом, являются моральными.

Еще одна, примыкающая к предыдущей, концептуализация понятия морали возможна при построении этики как теории добродетелей.

Традиция такого подхода идет из античности, где в наиболее развитом виде она представлена Аристотелем. На протяжении всей истории философии оба подхода – теория норм и теория добродетелей – так или иначе дополняли друг друга, как правило, в рамках одних построений, хотя превалировала именно этика добродетелей (напр., у Фомы Аквинского, Б.Франклина, В.С.Соловьева или Макинтайера). Если этика норм отражает ту сторону морали, которая связана с формами организации или регуляции поведения, а этика ценностей анализирует позитивное содержание, посредством норм вменяемое человеку в исполнение, то этика добродетелей указывает на личностный аспект морали, на то, каким должен быть человек, чтобы реализовать должное и правильно себя вести. В средневековой мысли признавались два основополагающих набора добродетелей – «кардинальные» и «богословские добродетели». Однако наряду с этим различением в истории этики формируется такое понимание морали, согласно которому кардинальными в собственном смысле слова являются добродетели
справедливости
и милосердия. В плане теоретического описания эти разные добродетели указывают на два уровня морали – мораль социального взаимодействия (см.
Золотое правило нравственности
) и мораль личного выбора (см.
Милосердие
).

Литература:

1. Дробницкий О.Г.

Понятие морали: Историко-критический очерк. М., 1974;

2. Мур Дж.

Принципы этики. М., 1984;

3. Бердяев Н.А.

О назначении человека. М., 1993, с. 20–253;

4. Donnagan A.

The Theory of Morality. L. – Chi., 1977;

5. Harman G.

The Nature of Morality: An Introduction to Ethics. N. Y. – Oxf., 1977;

6. Hare R.

Moral Thinking: Its Levels, Method and Point. Oxf., 1981;

7. Gert В.

Morality: A New Justifications of the Moral Rules. N. Y. – Oxf., 1988;

8. Bauman Z.

Postmodern Ethics. Oxf. – Cambr., 1993.

P.Г.Апресян

Воспитание нравственности

С самого раннего детства нам начинают рассказывать о том, что такое хорошо и что такое плохо. Родители и прочие старшие родственники, воспитатели и учителя прививают моральные нормы детям. Также в этом участвует весь остальной социум – общаясь с другими детьми в коллективе, ребенок также впитывает определенные нормы.

Как происходит воспитание и привитие нравственных ориентиров?

• Личный пример. Самый эффективный, хотя и недооцененный некоторыми способ. По своей природе ребенок – подражатель. Это абсолютно нормально. У животных детеныши учатся исключительно через подражание взрослым особям, и для человека это тоже характерно. Если родители соблюдают моральные принципы, то ребенок, глядя на них, будет стараться делать так же.
• Нравоучения. Разговаривая с ребенком о правилах поведения, можно донести до него многое из того, что ему непонятно.
• Искусство. Книги, фильмы и мультипликация, спектакли и музыка доносят до детей нравственные нормы под видом увлекательных сюжетов.
• Личный опыт. Если малыш из раза в раз стремится поступать правильно, и видит, что это приводит к положительным результатам, он будет стремиться делать так и дальше.

Зачем нужна мораль?

Как мы уже разобрались ранее, мораль самым тесным образом связана с поведением человека. Нормы морали выступают регулятором повседневных отношений между людьми, отступление от общепринятых в обществе или каком-либо сегменте общества норм категорически осуждается и в тяжелых случаях может стать причиной социальной изоляции такого «нарушителя». В особо сложных случаях, когда нормы морали и права в государстве практически идентичны, несоблюдение моральных норм грозит уголовным преследованием.

Тогда встает вопрос: а зачем обществу нужен такой регулятор и «унификатор» отношений? Дело в том, что, так или иначе, но люди в обществе вынуждены взаимодействовать. И не только внутри своего социального слоя, но и с представителями других социальных групп. Так, бизнесу нужны наемные работники, владельцу завода – рабочие, способные выполнить тяжелую физическую работу. Профессор далеко не всегда может сам починить электрическую розетку или водопроводный кран, и тогда ему придется общаться с человеком, который умеет это делать, но который не обязательно так же хорошо начитан и образован.

Еще сложнее ситуация, когда приходится взаимодействовать с иностранными гостями и партнерами или ехать в другую страну с деловым визитом. Как мы неоднократно упоминали, в разных странах сформировались разные культурные традиции и актуальны разные правила морали. Их нарушение будет воспринято неодобрительно в любом случае, даже при наличии понимания, что иностранец может чего-то не знать. Именно поэтому деловой этикет требует ознакомиться с обычаями и традициями страны еще до того, как вы сядете на борт самолета, летящего в дальние края.

Чтобы представители всех социальных групп и граждане разных стран могли мирно сосуществовать и продуктивно взаимодействовать, нужны единые регуляторы поведения или общепринятые нормы, которые понимаются и соблюдаются всеми людьми, независимо от их социального статуса и материального достатка. Вот в качестве такого регулятора и выступают нормы морали.

Условно говоря, в своем кругу рабочие могу сквернословить сколько угодно, однако в общении с заказчиками услуг они должны быть вежливы. Молодые красивые девушки могут надеть в ночной клуб или на прогулку самую короткую в мире юбку, однако в офисах крупных компаний и банковском секторе нужно соблюдать деловой стиль, чтобы не оскорблять восприятие людей, которые, возможно, имеют менее раскрепощенное мышление, но заметно больше денег, и принимают решение об инвестициях, в том числе исходя из своего субъективного впечатления о компании.

Точно так любой человек может ходить в любом виде и фотографироваться в любой одежде или без нее у себя дома, однако он не может ходить или фотографироваться как хочет в чужой стране, если законы этой страны не вполне толерантны к привычным нам проявлениям свободы личности. В чужой стране следует уважать нормы и правила морали, принятые на нее территории, причем как прописанные законодательно, так и существующие негласно.

Такое понимание морали делает возможным употреблять этот термин как синоним слова «этика». Собственно, когда речь заходит о деловой этике, врачебной этике, журналистской этике, как раз и имеется в виду свод правил поведения для той или иной профессиональной группы. Что будет, если от этих норм, пусть даже условных и не всегда где-то зафиксированных, отказаться совсем?

Несложно предположить, что честный бизнес станет вести невозможно, понятие социальной ответственности бизнеса уйдет в небытие, сохранить сугубо частную информацию о своем здоровье в тайне станет заметно труднее, а пресса начнет выдавать в эфир и печать все, что только заблагорассудится. Есть, конечно, суды и меры административного воздействия, однако в обстановке полного беспредела этого будет физически недостаточно, чтобы защитить права граждан на неприкосновенность частной жизни и элементарное уважение к собственной личности.

Тем не менее попытки «откреститься» от общепринятых норм морали как регуляторов поведения людей систематически предпринимаются. Выше мы уже упоминали о принципах морального релятивизма и морального нигилизма. В значительной степени с ними перекликается моральный скептицизм или теория моральных ошибок (на английском moral error theory). Автором теории является философ из Австралии Джон Мэки, а свои взгляды он изложил в работе Ethics: Inventing Right and Wrong («Этика: изобретение правильного и неправильного») [J. Mackie, 1977].

Если в двух словах, согласно этой теории, морали как таковой не существует вовсе, а то, что люди именуют моралью, не более чем их выдумка. В этом ее отличие от любой из наук, где объективная закономерность существует независимо от сознания. Джон Мэки приводит пример, что атом существовал всегда, и вопрос его поиска и открытия был сугубо техническим, и решился, когда научно-технический прогресс достиг того уровня, чтобы открытие атома стало возможным. В этом плане поиск универсальных или абсолютных норм морали невозможен, потому что морали не существует, и найти нормы того, чего не существует, нельзя [J. Mackie, 1977].

В принципе, теория моральных ошибок удобна в ряде случаев. Например, когда диктаторам нужно оправдать репрессии или агрессоры берутся объяснять своему народу, что убивать во имя лучшего будущего – это хорошо. Однако полный отказ от морали, как предлагают авторы moral error theory, приведет к анархии, потому что только юридических институтов для регулирования отношений в обществе недостаточно.

Даже если признать, что нормы морали весьма условны, одновременно с этим придется признать, что они все-таки нужны. Поэтому даже среди сторонников теории моральных ошибок многие считают, мораль вездесуща и многогранна. Так, ее влияние ощущается даже в решении такой, казалось бы, сугубо научной проблемы как противодействие изменению климата, о чем заявляет австрийский философ Томас Пельцлер в своей работе The Effects of Morality on Acting against Climate Change («Влияние морали на противодействие изменению климата») [T. Pölzler, 2018]. Поэтому кричать о бесполезности морали занятие неблагодарное, а саму moral error theory следует применять, исходя из контекста ситуации.

Итак, мы нашли массу причин, почему мораль нужна обществу. В конце концов, с определенного возраста люди перестают верить в Деда Мороза и прочие сказки, однако это вовсе не повод отказаться от сказок полностью, перестать писать, издавать и читать сказки детям. Любой дипломированный психолог выдаст целый список причин, по которым сказки полезны детям: развивают мышление, фантазию, творческое восприятие и прочее. Так почему бы не оставить мораль как своего рода «сказку для взрослых»?

К слову, именно за такой подход ратуют представители морального фикционализма (от слова «фикция»). Выразителем принципов морального фикционализма считается философ Ричард Джойс, известный своими работами в области моральной психологии. Свое видение проблемы он изложил в книге Moral Fictionalism. How to have your cake and eat it too [R. Joyce, 2019]. Будут ли люди в этом случае следовать морали, если за основу взять утверждение, что это все сказки? Скорее всего, да, ведь сказки тоже имеют воспитательное значение, и с помощью сказок удается внушить детям, что друзьям нужно помогать, старших следует уважать, а злу и несправедливости надо давать отпор.

Кроме того, такие метафоры как мораль, добро, зло, любовь, ненависть нам знакомы, и с их помощью мы можем передавать нужную информацию и успешно коммуницировать. Чтобы коммуницировать еще успешнее, мы рекомендуем пройти наши программы «Лучшие техники коммуникаций» и «Построение отношений», но только после того, как вы дочитаете эту статью. В продолжение темы скажем, что как только общество осознает избыточность каких-либо ограничительных норм морали, начинается постепенный процесс отказа от них.

Так, если в прошлые столетия считалось нормой сжигать на кострах инквизиции ученых и целителей потому, что их взгляды противоречили церковным догматам, со временем государство и церковь перешли к более цивилизованным формам дискуссии. Избавляться от запретов церкви придется, видимо, еще очень долго, и как тут не вспомнить практику отделения церкви от государства, принятую в СССР. Страны, где таких шагов никогда ранее не предпринималось, вынуждены бороться с засильем религиозных догматов, что называется, «точечно».

Например, в Италии только в апреле 2022 года отменили цензуру кинофильмов по моральным и религиозным мотивам, которая действовала более ста лет с 1914 года [The Guardian, 2021]. Напомним, годом рождения кино считается 1895 и, таким образом, итальянское кино прожило без церковной цензуры лишь первые два десятка лет своей жизни.

Подсчитано, что за послевоенные годы в Италии подверглись цензуре 274 фильма итальянского производства, 130 кинолент американского производства и еще 321 фильм, снятый в других государствах. Среди «пострадавших» были творения великого Федерико Феллини и номинированая на «Оскар» кинолента Бернардо Бертолуччи «Последнее танго в Париже», содержавшая вполне приемлемые для аудитории 18+ эротические сцены.

В контексте всего вышеизложенного остается один вопрос: так возможно ли все-таки существование каких-то моральных норм, универсальных для атеистов и верующих, бизнесменов и наемных работников, пенсионеров и тинейджеров, прочих разнообразных социальных групп в разных странах на разных континентах?

Быть может, ответом сможет стать так называемое «золотое правило морали»: не делайте другим то, чего бы вы не желали, чтобы было сделано по отношению к вам. Можно, в соответствии с веяниями времени, убрать из формулировки предлог «не» и сказать иначе: поступайте по отношению к другим так, как хотели бы, чтобы поступали по отношению к вам. Формулировок на самом деле очень много, однако суть одна: «золотая мораль» советует соизмерять каждый свой поступок с тем, как человек воспринял бы аналогичный поступок по отношению к себе.

Максимальное количество формулировок и упоминаний золотого правила морали со времен Античности и до наших дней собрано в статье доктора философских наук Абдусалама Гусейнова «Золотое правило нравственности» [А. Гусейнов, 2003]. В последующие годы Абдусалам Гусейнов развил свои наблюдения в работе «Золотое правило нравственности по Конфуцию» [А. Гусейнов, 2018]. В числе прочего, ученый отмечает, что данное правило учит людей не делать того, что они осуждают в поведении других людей.

Еще больше вы узнаете из статьи «Мораль: многообразие понятий и смыслов», где автор собрал мнения многих ученых относительно рассматриваемого вопроса [О. Зубец, 2012]. Основные аспекты и градации мнений мы уже рассмотрели, однако если вас интересуют более тонкие подробности и более глубокие исторические экскурсы, прочитать стоит.

Думается, в общем мы с вами разобрались, что такое мораль и зачем она нам нужна. Желаем, чтобы нормы морали работали исключительно вам во благо и никогда не тяготили избыточностью…

И не забудьте поделиться своим мнением:

Советуем также прочитать:

• Сторителлинг
• Уроки мудрости от Цицерона
• Вопросы экзистенциального значения
• Управление пессимизмом в команде
• Диагностика морального сознания. Социоморальной рефлексии диагностика – краткая форма
• Нормы и правила морали
• Эмпиризм в философии Нового времени простыми словами
• Стадии развития этики в организациях
• Диагностика морального сознания. Методика морального интервью
• Теория морального развития Л. Кольберга
• Совесть: почему она есть не у всех и что делать, если ее нет?

Ключевые слова:1Когнитивистика, 1Самопознание

Какие виды воспитания, напротив, не работают?

• Нравоучения, противоречащие личному примеру. Если родители настойчиво рассказывают ребенку о том, как же плохо врать, ругаться и пить алкоголь, а сами регулярно обманывают, конфликтуют и напиваются, такое воспитание не даст положительного результата. Все способы воспитания должны идти в комплексе и не противоречить друг другу.
• Навязывание норм через постоянные наказания и скандалы. Ребенок будет стремиться не столько соблюдать нравственные принципы потому, что они правильны и хороши, сколько стремиться избежать наказаний. Для этого он будет врать и скрывать свои плохие поступки.
• Искусство без анализа. Просто показать малышу мультфильм о добре и зле или прочитать книгу недостаточно – он может понять произведение по-своему. Стоит поговорить с ним о смысле увиденного или услышанного, убедиться, что он понял все правильно.

Человек с большой буквы

Нравственные искания героев – основная задача, которую стремятся описать в своих произведениях русские писатели. Авторы показывали, насколько сложно человеку сделать правильный выбор. Душа мечется между добром и злом, между честью и бесчестьем, между горестью настоящего и неизвестностью будущего. Желание в любой ситуации оставаться Человеком с большой буквы — это отличительная особенность личности. При этом основными чертами характера русского человека всегда были: жертвенность, стремление жить «по совести», чувство собственного достоинства.

Стоит вспомнить крылатую фразу Чацкого из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Герой готов беззаветно служить Отечеству, но ему отвратна сама мысль лебезить перед «покровителями», среди которых «тот и славился, чья чаще гнулась шея», они и «в мире брали лбом; стучали об пол, не жалея!»

Юный Петр Гринев из романа А.С. Пушкина «Капитанская дочка» во всех жизненных ситуациях делает выбор, руководствуясь принципами добра и справедливости. Это дважды едва не стоит ему жизни: первый раз, когда он получил ранение на дуэли, вступившись за честь девушки; второй, когда молодой офицер отказался присягнуть Пугачеву, как новоявленному царю. Однако именно нравственность стала его спасением. Разве мог предугадать добрый Гринев, пожалев крестьянина, пропившего зимой одежду, что старый заячий тулупчик, однажды подаренный выпивохе, избавит его самого от виселицы. Воистину: Transire Benefaciendo (лат. Идти, творя добро).

Для сравнения, как антипод Гринева, Пушкин выводит образ безнравственного антигероя Швабрина. Этот человек «поливает грязью» невинную девушку, на дуэли хочет убить неопытного соперника. При первой угрозе жизни предает Отечество, присягнув на верность самозванцу. Он вызывает неприязнь, с ним не стоит общаться. Как говорит героиня Маша, отвергая сватовство Швабрина: «Ни за что! ни за какие благополучия!»

Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» описывает непростую ситуацию, в которую поставлена главная героиня Наташа Ростова. Во время войны с французами ей приходится выбирать: увезти подальше от наступающих врагов домашний скарб или отдать подводы для перевозки раненых. К чести Наташи, жизни раненых оказались важнее. Она передала подводы для их спасения.

Еще одну грань нравственности, как личную смелость, показал В.П.Астафьев в своем рассказе «Конь с розовой гривой». Главный герой – ребенок собирает в лесу землянику на продажу и отдает бабушке, не предупредив, что съел часть ягод. Бабушка попадает в неловкую ситуацию на рынке, куда привезла ягоды. Продав товар, она хочет пересыпать их покупателю, но обнаруживает в корзине траву вместо сладких ягод. Ребенку очень стыдно, он раскаивается, несмотря на страх, просит прощения. Конечно, бабушка простила юного «героя», он вернулся на тропу добродетели.

Трудно простому человеку совершить правильный выбор. Особенно в первый раз. Приходится преодолевать собственный страх, лень. Но зато он надолго избавляется от страданий и мук совести.

Как расслабиться морально?

Прежде всего стоит иметь в виду, что душевное напряжение неотделимо от физического. Вы наверняка замечали, что после конфликтных и тяжелых душевно ситуаций напрягаются мышцы и болят разные части тела. Тело – вместилище души, поэтому моральное расслабление включает в себя и физическое.

Главным способом отдохнуть и избавиться от зажимов на всех уровнях является медитация. Она позволяет перестать тратить энергию по пустякам – на постоянное обдумывание ситуаций, которые невозможно решить сиюминутно, а также на поддержание ненужного напряжения.

Техника правильной медитации для расслабления на всех уровнях

Перед тем, как начать практиковать медитацию, стоит учесть несколько моментов. Эта практика подразумевает определенный труд, освоить ее не так просто. Зато те, кто владеет ею, способны полноценно отдохнуть за 20-40 минут сильнее, чем не владеющие – за всю ночь сна.

Для медитации понадобится тишина и уединение.

1. Положение тела – лежа на спине либо сидя на стуле ровно. В любом случае, спина должна быть выпрямлена. Нужно потянуться макушкой прямо, чувствуя, как растягивается позвоночник. Глаза должны быть закрыты – основное восприятие сейчас тактильное. Нужно чувствовать ту часть тела, которая расслабляется.
2. Каждую часть тела нужно почувствовать поочередно. Перенесите все внимание на правую ногу. Ощутите, как расслабляются в ней мышцы – от бедра до стопы. Повторите то же самое с левой ногой.
3. Почувствуйте, как поочередно расслабляются руки.
4. Расслабьте мышцы спины, пресса, грудной клетки и плеч. Ощутите, как с них спадает напряжение. Почувствуйте, что ваше туловище больше не скованно необходимостью постоянно держаться в неестественной позе.
5. Расслабьте шею и мышцы лица.

Данная медитация требует определенной практики. Однажды вы почувствуете, что все сделали правильно. Тогда ваше тело будет в состоянии, близком к невесомости – максимально свободном и расслабленном. Вы почувствуете, что еще немного – и воспарите от получившейся легкости.